Раз уж в прошлой статье зашла речь об отношении Петра I к пьянству и потреблению вина, то попробуем подробнее рассмотреть эту тему, ведь для своей эпохи Петр Пеpвый был крайне неординарной и одаренной личностью, оставившей глубокий след в истории. Тем интереснее проследить его отношение к выпивке.

Но для начала надо немного описать личность Петра I, чтобы попробовать полнее понять его действия и поступки. Известный русский историк Василий Осипович Ключевский (1841-1911) так характеризует Петра Великого:

"... Петр Великий по своему духовному складу был один из тех простых людей, на которых достаточно взглянуть, чтобы понять их. Петр был великан, целой головой выше любой толпы, среди которой ему приходилось когда-либо стоять. От природы он был силач; постоянное обращение с топором и молотком еще более развило его мускульную силу и сноровку, он мог с легкостью свернуть в трубку серебряную тарелку.

Из Петра I получился не только великий государь, но и вышел истый моряк, которому морской воздух нужен был, как вода рыбе. Этому воздуху вместе с постоянной физической деятельностью он сам приписывал целебное действие на свое здоровье, постоянно колеблемое разными излишествами. Отсюда же, вероятно, происходил и его несокрушимый, истинно матросский аппетит. Современники говорят, что он мог есть всегда и везде; когда бы ни приехал он в гости, до или после обеда, он сейчас готов был сесть за стол. Вставая рано, часу в пятом, он обедал в 11—12 часов и по окончании последнего блюда уходил соснуть. Даже на пиру в гостях он не отказывал себе в этом сне и, освеженный им, возвращался к собеседникам, снова готовый есть и пить.

Печальные обстоятельства детства и молодости, выбившие Петра из старых, чопорных порядков кремлевского дворца, пестрое и невзыскательное общество, которым он потом окружил себя, самое свойство любимых занятий его при подвижном, непоседном образе жизни сделали его заклятым врагом всякого церемониала. Петр ни в чем не терпел стеснений и формальностей, конфузился и терялся среди торжественной обстановки, когда ему приходилось на аудиенции стоять у престола в парадном царском облачении.

Будничную жизнь свою он старался устроить возможно проще и дешевле. Монарха, которого в Европе считали одним из самых могущественных и богатых в свете, часто видели в стоптанных башмаках и чулках, заштопанных собственной женой или дочерьми. Дома, встав с постели, он принимал в простом стареньком халате из китайской нанки, выезжал или выходил в незатейливом кафтане из толстого сукна, который не любил менять часто; ездил обыкновенно на одноколке или на плохой паре и в таком кабриолете, в каком, по замечанию иноземца-очевидца, не всякий московский купец решился бы выехать. В торжественных случаях он брал экипаж напрокат у сенатского генерал-прокурора.

В домашнем быту Петр до конца жизни не любил просторных и высоких зал и за границей избегал пышных королевских дворцов. При нем во всей Европе разве только двор прусского короля-скряги Фридриха Вильгельма I мог поспорить в простоте с петербургским; недаром Петр сравнивал себя с этим королем и говорил, что они оба не любят мотовства и роскоши. При Петре не видно было во дворце ни камергеров, ни камер-юнкеров, ни дорогой посуды. Обыкновенные расходы двора, поглощавшие прежде сотни тысяч рублей, при Петре не превышали 60 тысяч в год. ..."

Как видим из описания Ключевского, Петр I был лишен расточительности, тем интереснее то обстоятельство, что Петр I по случаю завершения постройки нового корабля не жалел расходов на попойки, коими сопровождали спуск нового корабля, описание которых приведено далее. Безудержный и масштабный во всем — в работе и изучении наук, в управлении государством, Петр I был столь же безудержный и масштабный в гуляниях и выпивке. Уже в 1698 г. английский епископ Бернет заметил, что Петр с большими усилиями старается победить в себе страсть к вину.

В. О. Ключевский в своих лекциях из "Курса русской истории" пишет: "... Петр I в начале 1698 г. отправился в Англию для изучения процветавшей там корабельной архитектуры, радушно был встречен королем, в Лондоне побывал в Королевском обществе наук, затем перебрался неподалеку на королевскую верфь в городок Дептфорд. Отсюда Петр I ездил в Лондон, в Оксфорд, особенно часто в Вулич, где в лаборатории наблюдал приготовление артиллерийских снарядов. В Портсмуте он осматривал военные корабли, а у острова Вайта для него дано было примерное морское сражение.

Юрнал (походный журнал повседневных записей) заграничного путешествия изо дня в день отмечает занятия, наблюдения и посещения Петра с товарищами. Сохранилось особое сказание об "скрытном" посещении парламента, очевидно Верхней палаты, где Петр видел короля на троне и всех вельмож королевства на скамьях. Выслушав прения с помощью переводчика, Петр сказал своим русским спутникам: "Весело слушать, когда подданные открыто говорят своему государю правду; вот чему надо учиться у англичан." ...»

Здесь следует обратить внимание на это замечание Петра I в отношении заседания английского парламента, вполне возможно, что этот эпизод из жизни Петра заставил его в последующем организовывать массовые попойки своего окружения, дабы подданные открыто говорили своему государю правду, так как другими способами заставить их откровенничать было невозможно. Как говорится: "Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке." Хотя такой вывод является только догадкой. В равной степени гуляния и попойки можно отнести и к веселому и простому нраву Петра, его любви к потешности и дурачествам, а вполне возможно, что преувеличенными попойками Петр I хотел отвадить своих подданых от пьянства. Истинна, как известно, лежит где-то посередине.

Вот еще фрагменты из лекции Ключевского: "... Простоту и непринужденность вносил Петр и в свои отношения к людям; Петр вообще не отличался тонкостью в обращении, не имел деликатных манер. На заведенных им в Петербурге зимних ассамблеях, среди столичного бомонда, поочередно съезжавшегося у того или другого сановника, царь запросто садился играть в шахматы с простыми матросами, вместе с ними пил пиво и из длинной голландской трубки тянул их махорку.

После дневных трудов, в досужие вечерние часы, когда Петр по обыкновению или уезжал в гости, или у себя принимал гостей, он бывал весел, обходителен, разговорчив, любил и вокруг себя видеть веселых собеседников, слышать непринужденную беседу за стаканом венгерского, в которой и сам принимал участие, ходя взад и вперед по комнате, не забывая своего стакана, и терпеть не мог ничего, что расстраивало такую беседу, никакого ехидства, выходок, колкостей, а тем паче ссор и брани; провинившегося тотчас наказывали, заставляли "пить штраф", опорожнить бокала три вина или одного "орла" ("Кубок Великого Орла", представлял собой большой ковш), чтобы "лишнего не врал и не задирал".

На этих досужих товарищеских беседах щекотливых предметов, конечно, избегали, хотя господствовавшая в обществе Петра непринужденность располагала неосторожных или чересчур прямодушных людей высказывать все, что приходило на ум. Привыкнув поступать во всем прямо и просто, он и от других прежде всего требовал дела, прямоты и откровенности и терпеть не мог уверток.

Однажды в 1691 г. Петр напросился к Гордону (Гордон Патрик, родился в Шотландии, в последствии Петр Иванович, — на русской службе генерал и контр-адмирал) обедать, ужинать и даже ночевать. Гостей набралось 85 человек. После ужина все гости расположились на ночлег по-бивачному, вповалку, а на другой день все двинулись обедать к Лефорту (Лефорт Франц Якоб — выходец из швейцарской купеческой семьи, в последствии Франц Яковлевич, — на русской службе генерал-лейтенант и адмирал). Последний, нося чины генерала и адмирала, был собственно министром пиров и увеселений, и в построенном для него на Яузе дворце компания по временам запиралась дня на три, по словам князя Куракина (Куpакин Боpис Иванович — князь, госудаpственный деятель, дипломат), "для пьянства, столь великого, что невозможно описать, и многим случалось от того умирать". Уцелевшие от таких побоищ с "Ивашкой Хмельницким" хворали по нескольку дней; только Петр по утру просыпался и бежал на работу, как ни в чем не бывало.

Простотой в обращении и обычно веселый, прямой и откровенный Петр не всегда бывал деликатен и внимателен к положению других, и это портило непринужденность, какую он вносил в свое общество. В добрые минуты он любил повеселиться и пошутить, но часто его шутки шли через край, становились неприличны или жестоки. В торжественные дни летом в своем Летнем Саду перед дворцом, в дубовой рощице, им самим разведенной, он любил видеть вокруг себя все высшее общество столицы, охотно беседовал со светскими чинами о политике, с духовными о церковных делах, сидя за простыми столиками на деревянных садовых скамейках и усердно потчуя гостей, как радушный хозяин.

Но его хлебосольство порой становилось хуже демьяновой ухи. Привыкнув к простой водке, он требовал, чтобы ее пили и гости, не исключая дам. Бывало, ужас пронимал участников и участниц торжества, когда в саду появлялись гвардейцы с ушатами сивухи, запах которой широко разносился по аллеям, причем часовым приказывалось никого не выпускать из сада. Особо назначенные для того майоры гвардии обязаны были потчевать всех за здоровье царя, и счастливым считал себя тот, кому удавалось какими-либо путями ускользнуть из сада.

Юмор царя сообщал тяжелый характер увеселениям, какие он завел при своем дворе. К концу Северной войны составился значительный календарь собственно придворных ежегодных праздников, в состав которого входили викториальные торжества, а с 1721 г. к ним присоединилось ежегодное празднование Ништадтского мира (Мирный договор 1721 г., завершивший Северную войну между Россией и Швецией, был заключен в г. Ништадте, Финляндия).

Но особенно любил Петр веселиться по случаю спуска нового корабля: новому кораблю он был рад, как новорожденному детищу. В тот век пили много везде в Европе, не меньше, чем теперь, а в высших кругах, особенно придворных, пожалуй, даже больше. Петербургский двор не отставал от своих заграничных образцов. Бережливый во всем, Петр не жалел расходов на попойки, какими вспрыскивали новосооруженного пловца. На корабль приглашалось все высшее столичное общество обоего пола. Это были настоящие морские попойки, те, к которым идет или от которых идет поговорка, что пьяным по колено море. Пьют бывало до тех пор, пока генерал-адмирал старик Апраксин (Апpаксин Федоp Матвеевич — военный и госудаpственный деятель, генеpал-адмиpал, гpаф, сенатоp) начнет плакать-разливаться горючими слезами, что вот он на старости лет остался сиротою круглым, без отца, без матери, а военный министр светлейший князь Александр Данилович Меншиков свалится под стол и прибежит с дамской половины его испуганная княгиня Даша отливать и оттирать бездыханного супруга.

Но пир не всегда заканчивался так просто: за столом вспылит на кого-нибудь Петр и раздраженный убежит на дамскую половину, запретив собеседникам расходиться до его возвращения, и солдата приставит к выходу; пока Екатерина не успокаивала расходившегося царя, не укладывала его и не давала ему выспаться, все сидели по местам, пили и скучали.

Заключение Ништадтского мира праздновалось семидневным маскарадом. Петр был вне себя от радости, что кончил бесконечную войну, и, забывая свои годы и недуги, пел песни, плясал по столам. Торжество совершалось в здании Сената. Среди пира Петр встал из-за стола и отправился на стоявшую у берега Невы яхту соснуть, приказав гостям дожидаться его возвращения. Обилие вина и шума на этом продолжительном торжестве не мешало гостям чувствовать скуку и тягость от обязательного веселья по наряду, даже со штрафом за уклонение. Тысяча масок ходила, толкалась, пила, плясала целую неделю, и все были рады-радешеньки, когда дотянули служебное веселье до указанного срока.

Эти официальные празднества были тяжелы, утомительны. Но еще хуже были увеселения, тоже штатные и непристойные до цинизма. Трудно сказать, что было причиной этого, потребность ли в грязном рассеянии после черной работы или непривычка обдумывать свои поступки. Петр старался облечь свой разгул с сотрудниками в канцелярские формы, сделать его постоянным учреждением. Так возникла коллегия пьянства, или "сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор". Он состоял под председательством небольшего шута, носившего титул князя-папы, или всешумнейшего и всешутейшего патриарха московского, кокуйского и всея Яузы. При нем был конклав 12 кардиналов, отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов, носивших прозвища, которые никогда, ни при каком цензурном уставе не появятся в печати. Петр носил в этом соборе сан протодьякона и сам сочинил для него устав, в котором обнаружил не менее законодательной обдуманности, чем в любом своем регламенте.

В этом уставе определены были до мельчайших подробностей чины избрания и поставления папы и рукоположения на разные степени пьяной иерархии. Первейшей заповедью ордена было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми. У собора. целью которого было славить Бахуса питием непомерным, был свой порядок пьянодействия, "служения Бахусу и честнаго обхождения с крепкими напитками", свои облачения, молитвословия. В этом соборе новопринимаемому члену давали вопрос: "Пиеши ли?" Трезвых "грешников" отлучали от всех кабаков в государстве; инако мудрствующих еретиков-пьяноборцев предавали анафеме. Одним словом, это была неприличнейшая пародия церковной иерархии и церковного богослужения, казавшаяся набожным людям пагубой души, как бы вероотступлением.

Бывало на святках компания человек в 200 в Москве или Петербурге на нескольких десятках саней на всю ночь до утра пустится по городу "славить"; во главе процессии шутовской папа-патриарх в своем облачении, с жезлом и в жестяной митре; за ним сломя голову скачут сани, битком набитые его сослужителями, с песнями и свистом. Хозяева домов, удостоенных посещением этих славельщиков, обязаны были угощать их и платить за славление; пили при этом страшно, замечает современный наблюдатель. Или бывало на первой неделе великого поста его всешутейство со своим собором устроит покаянную процессию: в назидание верующим выедут на ослах и волах или в санях, запряженных свиньями, медведями и козлами, в вывороченных полушубках.

Раз на масленице в 1699 г. после одного пышного придворного обеда царь устроил служение Бахусу; князь-папа Никита Зотов, бывший учитель царя, пил и благословлял преклонявших перед ним колена гостей, потом с посохом в руке "владыка" пустился в пляс. Один только из присутствовавших на обеде, да и то иноземный посол, не вынес зрелища этой одури и ушел. Иноземные наблюдатели готовы были видеть в этих безобразиях политическую и даже народовоспитательную тенденцию, направленную против порока пьянства: царь-де старался сделать смешным то, к чему хотел ослабить привязанность и уважение; доставляя народу случай позабавиться, пьяная компания приучала его соединять с отвращением к грязному разгулу презрение к предрассудкам.

Трудно взвесить долю правды в этом взгляде; но все это — скорее оправдание, чем объяснение. Петр играл не в одну церковную иерархию или в церковный обряд. Предметом шутки он делал и собственную власть, величая князя Ф. Ю. Ромодановского (Федор Юрьевич Ромодановский — князь и государственный деятель) королем, государем, "вашим пресветлым царским величеством", а себя "всегдашним рабом и холопом Piter'om" или просто по-русски Петрушкой Алексеевым.

Очевидно, здесь больше настроения, чем тенденции. Игривость досталась Петру по наследству от отца, который тоже любил пошутить, хотя и остерегался быть шутом. У Петра и его компании было больше позыва к дурачеству, чем дурацкого творчества. Они хватали формы шутовства откуда ни попало, не щадя ни преданий старины, ни народного чувства, ни собственного достоинства, как дети в играх пародируют слова, отношения, даже гримасы взрослых, вовсе не думая их осуждать или будировать. Поэтому можно не дивиться крайней беззаботности о последствиях, о впечатлении от оргий. ..."

Интересен тот факт, что князем-папой, президентом шутовской коллегии пьянства, был поставлен бывший учитель Петра I — Никита Моисеевич Зотов, который начал учить молодого царя Петра 12 марта 1677 г., когда Петру не исполнилось и пяти лет. По словам Котошихина (Котошихин Григорий Карлович — подьячий Посольского приказа), для обучения царевичей выбирали из приказных подьячих — "учительных людей тихих и небражников". Зотов был учительный человек, тихий; но, говорят, он не вполне удовлетворял второму требованию — любил выпить. Остается только догадываться, как сильно предавался выпивке учитель Зотов, если впоследствии Петр назначил его президентом шутовской коллегии пьянства. А может этот выбор Петра был продиктован тем, что он хотел отблагодарить своего учителя, подобрав ему хоть и потешную, но необременительную сытую и видную должность?

"... По временам на шумных увеселительных собраниях Петровой компании слышались и серьезные разговоры. Эти беседы любопытны не столько взглядами, какие в них высказывались, сколько тем, что позволяют ближе всмотреться в самих собеседников, в их побуждения и отношения, и притом смягчают впечатление их нетрезвой и беспорядочной обстановки. Сквозь табачный дым и звон стаканов пробивается политическая мысль, освещающая этих дельцов с другой, более привлекательной стороны. Раз в 1722 г., в веселую минуту, под влиянием стаканов венгерского, Петр, разговорился с окружавшими его иностранцами о тяжелых первых годах своей деятельности, когда ему приходилось разом заводить регулярное войско и флот, насаждать в своем праздном, грубом народе науки, чувства храбрости, верности, чести, что сначала все это стоило ему страшных трудов, но это теперь, слава богу, миновало, и он может быть спокойнее, что надобно много трудиться, чтобы хорошо узнать народ, которым управляешь. Это были, очевидно, давние, привычные помыслы Петра. ..."

Но Петр I принимал также некоторые меры против пьянства, чтобы оно не преобладало на Руси среди простого народа. В частности, были приняты специальные "винные статьи" по "кабацкой части". "Целовальникам" (продавцам спиртного) и кабацким "головам" предписывалось смотреть, чтобы "никто через силу не пил, и от безмерного пития до смерти не опился". Ну, а ежели кто-либо в кабаке "опился" до смерти по попустительству кабацкого "хозяина", то последнего наказывали кнутом и взимали большой штраф в пользу жены и детей опившегося. Предписано было пить "умеренно и честно в веселие и отраду, а не в пагубу своей души". Злостным же пьяницам грозили наказания: битье батогами, сидение в яме, штрафы. Ну и, как уже упоминалось в предыдущей статье, отъявленным пьяницам вешали на грудь тяжелую чугунную медаль с надписью "Питух".